Неравный бой

После одной из газетных публикаций, посвященных предстоящему празднованию Дня Победы, в редакцию позвонила жительница одного из поселков с вопросом: почему ни в одной статистике нет сведений о том, сколько в нашем районе проживает бывших несовершеннолетних узников фашистских концлагерей? Дети военных лет... Эта страница нашей истории на самом деле еще не так широко охвачена вниманием. В ней не так много героизма. Но тем не менее многим пожилым людям воспоминания детства до сих пор не дают уснуть, являются по ночам в виде кошмаров...

Моя бабушка, труженица тыла, вспоминая свою молодость, говорит, что в голодное и холодное военное время, когда приходилось с утра до ночи работать, главным стимулом, помогающим выдержать, была мысль о том, что они дома, в тылу, где не рвутся снаряды, не свистят пули, где нет вокруг немцев, по-хозяйски входящих в дома, издевающихся над мирными жителями, нет оккупации...

Летом 1942 года жительнице Каргаска Анне Павловне Ганжа было всего пять лет. Жила она вместе с мамой, двумя сестренками и братиком (Катей, Сашей и Колей) в селе Солдатское бывшего Коротоякского района Воронежской области. Был у Ани Леньшиной (девичья фамилия Анны Павловны) и папа, но он уже год как ушел на фронт вместе с другими такими же отцами (от авт.: воевал на Курской дуге, пропал без вести под Смоленском)... Многое ли помнят взрослые люди из своего пятилетнего возраста, если их детство было совершенно обычным для нормального здорового ребенка, имеющего родителей, братишек и сестренок? Вряд ли. Если только маленькие эпизоды, какие-то ассоциации, отдельные лица... Воспоминания Анны Павловны четкие, до сих пор стоящие перед глазами: это немцы, которые сначала бомбили село, а потом пришли туда со своими порядками… Расстреливая всех, кто не подчинялся или ходил по улицам без специального пропуска. Ярким "пятном" - собака Штолин, которую ради веселья оккупанты натравливали на пятилетнего ребенка. "Помню, когда идешь мимо, - рассказывает Анна Павловна, - они кричат так громко: "Штолин! Штолин!", собака бежит, за ноги кусает - босиком ведь бегали - а они хохочут..." Немцы расположившись в деревне, грабили, убивали, заставляли женщин, стариков и детей работать на себя. А потом всех жителей погнали в немецкий тыл, предварительно три дня продержав без еды и питья в конюшнях на колхозном дворе. Шли пешком, с утра до ночи, варили и ели найденную по дороге тухлую конину...

Анна Павловна уже не очень хорошо помнит все подробности, но некоторые детали особенно врезались в память. "Помню, маму гоняли куда-то, они там кур ощипывали для немцев... А на ночь всех в церковь запирали. И людей расстреливали тут же - мы рядом с церковью жили - как вспоминаю все это, так плачу, хотя времени уже много прошло. Сестра мне потом рассказывала, что там, куда нас загоняли, позже, уже после войны, ремонт стали делать, полы вскрыли и обнаружили останки погибших женщин... А когда расстреливали, каски на могилах наших ставили... Сначала погнали людей из соседней деревни - двадцать километров от нас - хохлы там жили. Они возле церкви нашей детей своих оставляли... Помню, когда нас погнали, дети там были, старички старенькие, женщины. Куда - никто не знал, может, в Германию. Мы пешком шли, тяжело очень. Мама говорила, что километров по восемьдесят в день проходили, ноги все в шишках были. Дорога - мимо полей, там пшеница росла, а в пшенице дети. Брошенные. Не выдерживали, наверное, женщины и детей своих оставляли. А у нас брат родился в 41 году, Колю мама все время на руках несла... Как освобождали нас - не знаю, забыла, только грохот вокруг стоял, стрельба, снаряды рвались. А домой мы ехали на пушке, поместились как-то. Верхом сидели. Не на танке, а именно на пушке, ее лошадь везла. Домой вернулись, а дом весь разрушен, разбит, даже ни одной щепочки не осталось, как под метелку подметёно было. Жить негде было, остановились у тетки. А потом, когда похоронка на отца пришла, дали помещение в детском саду, говорили, что немцы там лошадей держали... Плохо жили. Есть нечего. Нас, ребятишек, гоняли на "школьные колоски". В поле собирали колоски, нам потом их по кружке выдавали, щавель конский ели, мы его конятник называли, яблоки дикие собирали. И побираться ходили, некоторые люди картошку давали. У кого отец был, у того и еда была... А бомбили все время. И даже после войны бомбили. В лесах дезертиры прятались, родственницу нашу убили: ночью грабить пришли, она дверь не открыла, они в окно залезли и убили... Так страшно было, так тяжело, не могу забыть эту войну, плачу..."

Факт насильственного угона и принудительного содержания под стражей Анне Павловне Ганжа пришлось устанавливать в судебном порядке, поскольку архивных данных о списках людей, находившихся в неволе, не сохранилось. Однако проблем со свидетельскими показаниями и документальными материалами, подтверждающими события 42 года, не возникло. К примеру, согласно справки государственного архива Воронежской области, в акте от 12 мая 1943 года по Семидесятскому сельскому совету Хохольского района имеются сведения о том, что "7 июля 1942 года в селе Семидесятном оккупантами были созданы два концлагеря на территории колхоза "ОСО" и один на территории колхоза "9 января", где под открытым небом в овраге помещались в общей сложности до 7 тысяч пленных красноармейцев и представителей мирного населения - женщин, стариков и детей. В лагерях был установлен зверский режим: заключенных морили голодом, кроме павшей конины и пол-литра воды ничего не давали, заставляли работать по 12-16 часов, избивали плетьми и прикладами. Ежедневно десятки людей из лагеря расстреливали в овраге на расстоянии 600-800 метров..."

За церковью, той, где, судя по воспоминаниям Анны Павловны, расстреливали людей, сейчас установлен крест, а возле хутора, рядом с мостом - памятная стела... Столько лет прошло, а мальчишки Воронежской области до сих пор на меловых горах находят минометные снаряды, из земли на сельских огородах вымывается порох. Сын Анны Павловны Евгений и дочь Марина, проживающие в Каргаске, неоднократно бывали на родине матери. Они рассказывают, что видели, как на колодезный журавль местные жители в качестве груза привязывали болванки от снарядов... В послевоенную мирную жизнь воронежских сел война вошла навсегда. И в жизнь, и в душу...